Второе задание на рецензентском курсе было особенно сложным, потому что писать пришлось о фильме, который вызывал сильное отторжение. И дело не в мрачности или сложности проблематики, а в авторской манере. Сейчас я уже понимаю, что мне просто-напросто чужд художественный метод Кирилла Серебренникова. А тогда никак не могла взять в толк, что с фильмом не так... :)
Изображая жертву
Обвиняется в неумении плавать
Юрию Чурсину уже не раз доводилось иметь дело с шекспировскими персонажами. В театре имени Вахтангова он играл и в «Лире», и в «Отелло». В фильме «Изображая жертву» ему досталась роль Гамлета. Вернее, не совсем Гамлета. А может, и совсем не… Но лучше по порядку.
Жил был мальчик Валя. И папа хотел научить его плавать. Вывез в лодке на середину реки и сбросил в воду, чтобы плыл. А он почему-то не поплыл и чуть не утонул. Так что воды Валя боялся, но папу всё равно любил. Так любил, что когда тот отравился и умер, крыша у Вали очень сильно накренилась. А ещё у Вали была очень интересная работа, на которой он изображал, что его убивают. Нет, Валя был не актёром. Он работал в милиции и изображал жертв на следственных экспериментах. А ещё он очень любил есть не ложкой и не вилкой, а палочками…
Начало фильма мы видим глазами прапорщика Люды, которая выступает оператором на следственном эксперименте. Небольшой экран, слева вверху – время съёмки, справа внизу показатель заряженности аккумулятора. Возникает даже мысль, что в таком режиме будет идти весь фильм, пока аккумулятор не разрядится. Но нет. Потому что кроме эпизодов, связанных со следствием, показана и домашняя жизнь Вали. Здесь-то и начинаются ассоциации с «Гамлетом». Если явившаяся тень умершего отца сама по себе ещё ничего не значит, то последующие диалоги с матерью несколько проясняют картину:
- Сколько уж прошло… - говорит она.
- Сколько прошло? - перебивает Валя.
- Достаточно.
- А мне недостаточно!
Словом, «и башмаков не износив, в которых шла за гробом…» А уж когда появляется дядя Петя (он же предполагаемый будущий мамин муж), параллель становится совсем очевидной.
Сюжет трудно назвать непредсказуемым: фактически это повторение истории Гамлета, разбитое сценами следственных экспериментов. Два мира – Валина работа и Валина семья – существуют как бы независимо друг от друга практически до конца фильма, где (что вполне ожидаемо) «встречаются». Они отличаются даже визуально. Следственные эксперименты происходят либо на улице, либо в светлом помещении. Исключение, разве что, сцена в японском ресторане, но и там освещение ровное, не создаётся мрачного ощущения ночи. Совершенно по-другому дома у Вали. Пучки света, прорывающиеся через окна, выхватывают из темноты отдельные фрагменты, детали. Постоянный полумрак. Выбивается из этой закономерности только сцена ужина Вали с семьёй. Того самого, который сводит два «мира». Того, где Валя уже не жертва, но убийца. Это самый цветастый и «жизнерадостный» момент фильма.
Не понять основную идею всего этого чёрнокомедийного действа невозможно: её очень доходчиво выражает капитан милиции шестиминутным монологом в лучших традициях русского мата. Суть в том, что появилось абсолютно равнодушное и неискреннее поколение. Им всё по…, им на всё на… и вообще они все… Ну, в общем, вы поняли. Позволю себе усомниться в допустимости и, главное, необходимости использования такого количества мата в кино. Мне возразят: это самая эмоциональная сцена в фильме, это подготовлено и обусловлено всем предшествующим действием, это вписывается в стиль, и в конце концов, если это допускается даже на сцене МХАТа… И всё-таки скромно позволю себе усомниться…
Кстати, о МХАТе. Фильм «Изображая жертву» снят по пьесе братьев Пресняковых (с минимальными изменениями сюжета), которая уже давно и довольно успешно ставится в этом театре. И режиссёр тот же – Кирилл Серебренников – известный провокатор в современном кино. Однако по его собственным словам, «провокация ради провокации – скука смертная». Так что фильм «Изображая жертву» не так прост, как может показаться с первого взгляда. Аналогия с шекспировским сюжетом, конечно, очевидна. Но Гамлет ли перед нами? Искренно ли его страдание по отцу? Действительно ли им движет желание праведной мести? Действительно ли он «не живёт»? Не верится. Потому, что Валя только «изображает жертву». Причем он в этом сам же и признаётся, заявляя, что не будет жениться на Ольге, чтобы у матери не было оправдания, и чтобы она не могла сказать, что он живёт. После этих слов как-то не думается, что он «не живёт». Живёт, причём не просто живёт, но ещё и получает прямо какое-то садомазохистское удовольствие от того, что тычет всем в лицо своим «сумасшествием».
Он игрок, провокатор. Чего стоит только обвинение дяди в фашизме! Или эпизод, где он убедительно доказывает сержанту Севе, что можно отпустить преступника за взятку. Жизнь – игра. И смерть – тоже игра. Следственный эксперимент – это тоже кино: сегодня изображаешь жертву, завтра – убийцу… «Я просто смотрел и запоминал. Вам же нужно узнать, как всё это было…». Абсолютная бесчувственность.
Вообще весь фильм – это собрание каких-то нелепых, бесчеловечных, по-детски глупых и оттого по-взрослому страшных ситуаций. ПТУшник Карась убивает свою возлюбленную в биотуалете и пытается её расчленить… Тахир Закиров топит девушку с зелёным педикюром в бассейне из-за того, что она предпочла его брата… Владелец автомойки на встрече выпускников разозлился на бывшего одноклассника по кличке Конь и «пульнул» пару раз ему в затылок… И Коню перед смертью нечего сказать, кроме: «Плевать…»
Поколение, которому плевать на всех. И на себя в первую очередь. Оно не приспособлено к жизни. Оно потакает своим страхам. Так Валя, боясь воды, «забывает» сменные плавки, идя в бассейн, чтобы его туда не пускали. Поколение, «не умеющее плавать». Не имеющее прочного морального стержня и каких бы то ни было представлений о добре и зле. И дело не столько в том, что их выкинули из лодки и бросили на произвол судьбы, а в том, что они сами не хотят учиться. Не хотят брать на себя ответственность. Им проще забывать плавки. Символом неприспособленности являются и палочки, которыми так любит есть Валя. Они периодически появляются на протяжении всего фильма. Первый раз они служат для имитации орудия убийства при следственном эксперименте. Затем появляются в анимации, когда фильм срывается в рисованный мир ассоциаций. Причём там палочки всё время предстают как нечто живое, недружелюбное, норовящее схватить маленького, жалкого и беззащитного человека. Как отмечает дядя Петя, в России с палочками не проживёшь: «У нас в России чтобы жить, надо загребать побольше и есть!» В японском ресторане без палочек тоже никуда. В конце пресловутого монолога капитан раздраженно ломает их, отбрасывает в сторону, и это выглядит как очередной знак его презрения.
И невозможно ничего сделать с этим поколением, с этими равнодушными «изображателями». И в следственном эксперименте по делу Вали всё снова как будто обыденно, рутинно, без нервов. И аккумулятор на камере снова заряжен по полной… И капитан уже успокоился и привычно спрашивает у обвиняемого: «Что дальше?» «Дальше?..» - Валя на секунду задумывается. И вертится на языке завершение фразы: «Дальше – тишина»…
(написано в апреле 2009)
Комментариев нет:
Отправить комментарий