Рай

Рай

«Рай» Андрея Кончаловского изначально представляется фильмом тяжелым, мрачным и сложным для восприятия. Насчет мрачности – не поспоришь. Фильм о Холокосте не может быть иным. И все же это отнюдь не высоколобое произведение для избранных. Напротив, режиссер стремится достучаться до максимального количества людей и методы для этого использует простые, но действенные.

В первую очередь эмоциональной вовлеченности зрителей удается достичь благодаря драматичности и убедительности рассказанной истории. Включенными в нее оказываются трое: русская эмигрантка Ольга, вступившая в ряды французского Сопротивления и укрывавшая еврейских детей, француз-коллаборационист Жюль, втолковывающий сыну, что ненавидеть немцев во Франции 1942 года можно только молча, и немецкий аристократ Хельмут, искренне преданный идее немецкого рая, который будет достигнут благодаря войне и массовому истреблению евреев. Всем им предстоит пройти проверку на прочность и вынести на суд зрителей свои самые потаенные чувства и мотивы.

Главная сила фильма – в великолепных актерских работах. Видимо, чтобы добиться предельной естественности, Кончаловский собрал многонациональный актерский состав, доверив роль Жюля французу Филиппу Дюкену, а роль Хельмута – немцу Кристиану Клаусу. Центральная роль Ольги досталась супруге и музе режиссера – Юлии Высоцкой, чьи искренность и органичность подкупают с первых кадров. Каждый персонаж представляет собой определенный тип, каких всегда немало на войне. Но, несмотря на отчетливость данной автором моральной оценки, каждый герой заслуживает того, чтобы быть если не прощенным, то, по крайней мере, понятым. Даже нацист Хельмут при всей порочности своих убеждений может вызвать симпатию отсутствием лицемерия. Заявляя, что отправит на казнь любого, кто нарушит закон, он не делает исключения и для себя самого.

Черно-белое изображение фильма – отнюдь не дань интеллектуальному пафосу. Как и периодически возникающий эффект поцарапанной пленки и грубого монтажа, оно необходимо для передачи ощущения времени. Ведь цветная картинка с хорошей цветопередачей часто мешает воспринимать происходящее на экране как нечто принадлежащее реальному прошлому.

Андрей Кончаловский воздействует на зрителей и при помощи видеоряда, то показывая гору очков, оставшихся от убитых евреев, то сопоставляя в одном кадре приступ рвоты и изящные аксессуары на полке у зеркала. Нечто подобное можно было видеть в «Черной книге» Пола Верховена, которому удалось добиться физического отвращения, возникавшего у зрителей при виде роскошных интерьеров и одежд. У Кончаловского же конструирование кадра выглядит порой слишком нарочитым и искусственным. 

Гораздо лучше удается режиссеру работа с актерами, которые под его руководством привносят на экран саму жизнь. Ярче всего это проявляется в сценах исповеди. Поначалу кажется, что монологи персонажей – часть их земной истории, однако еще в первой половине фильма судьба Жюля недвусмысленно намекает, что перед зрителями ни что иное как процедура высшего суда, перед которым каждому из героев предстоит держать ответ. Этот ход позволяет режиссеру показать персонажей без прикрас, выведя их за скобки конкретных жизненных обстоятельств и позволив им самим посмотреть на собственную жизнь со стороны.

Монологи людей в серых одеждах на невыразительном сером фоне – определенно самая сильная часть фильма. Чем ближе к финалу, тем отчетливее становится ощущение, что судьями являются сами зрители, граница экрана размывается, и возникает даже некоторая неловкость от созерцания исповеди несчастной женщины, вынужденной вновь возвращаться к самым страшным эпизодам своей жизни. Эффект присутствия достигает своего пика в момент финальной речи Хельмута, когда перестаешь видеть что-либо кроме неистово горящих пугающих глаз этого борца за идею.

К сожалению, в финальных кадрах Андрей Кончаловский разрушает достигнутый эффект, вводя в фильм голос свыше, оглашающий и конкретизирующий приговор. А тот факт, что привратник рая говорит голосом самого режиссера, придает картине излишнюю однозначность, разрушая тщательно сотканное покрывало реальности. Так одна фальшивая нота в последнем аккорде может испортить эффект блестяще исполненной симфонии. 

И все же «Рай» производит сильное впечатление, проникая в сокровенные глубины души, так что после просмотра ком стоит в горле, несмотря на отчетливую и в целом вдохновляющую идею о существовании высшей справедливости. А однозначность… Может, и правда иногда стоит отойти от утверждения множественности правд, и, не ограничиваясь намеками, предельно ясно и откровенно высказаться о событиях и принципах, оправдание которых смертельно опасно для человечества?